– Видите ли… Я бы хотела вступить в партию… Могу ли я?.. – сбивчиво проговорила Вера и от волнения крепко, до боли в пальцах сжала в руке карандаш.

– Ах вот оно что!.. – Рыжов подошел к Вере и положил руку на ее плечо. – Можешь!.. Хорошая будешь коммунистка. – Вера посмотрела на него радостными глазами. – Заявление написала?

– Нет еще… Просто так думала… И потом надо найти поручителей…

– Я за тебя поручусь!.. Пиши.

Черная, залитая дождем земля сверху казалась лакированной. Изнуренные кони с трудом тащили орудия по разбитой дороге. За ними, оставляя сизый дымок, медленно двигались «катюши» и тяжелые грузовики. Веру возмущало, что такое новое, такое могучее оружие задерживают. Ей хотелось крикнуть: «Что вы смотрите, артиллеристы! Пропустите „катюши“! Но она тут же убедилась, что артиллеристы ни при чем: на узкой дороге свернуть было некуда, кругом грязь и вода. Она в досаде покачала головой и прибавила газу, догоняя самолет Урванцева.

Порывистый ветер бросал его самолет из стороны в сторону. Но ей показалось, что Урванцев ведет его небрежно, со своей обычной ухарской бесшабашностью.

«Так и звено поведет!.. Какой из него командир? – подумала она. – Лучше бы назначили Тамару!..»

Внизу сквозь пелену дождя, словно за рябым стеклом, показалось Введенское. Пролетев над перекрестком дорог, Кулешов резко повернул свой самолет в ту сторону, откуда доносилась канонада.

Под самолетами простиралось желтое поле. На нем большими темными пятнами обозначались артиллерийские окопы. В окопах вспыхивали огненные языки.

По проселку с горы мчались двое конных; оврагом, в сторону передовой, тянулась пехота; из кустов взвивалось вверх пламя минометов. Черными мохнатыми комьями взлетала при разрывах земля. Чем ближе самолеты подлетали к переднему краю, тем больше становилось черных летящих комьев.

Вера увидела длинный ряд окопчиков, к которым тянулись блестящие от дождя тропки. В одном из них были люди в шинелях и кожаных пальто. Вера поняла, что это командный пункт, а люди в кожаных пальто – командиры, руководящие боем.

«Вот и папа, наверное, так стоит где-нибудь под дождем…» Она даже не предполагала, как близка от истины. Действительно, внизу, в этом окопчике, теперь уже оставшемся далеко позади, командовал боем ее отец…

Кулешов стал набирать высоту. Поле помутнело в сизой сетке дождя. Вера впервые перелетала днем линию фронта и теперь, каждую минуту ожидая появления врага, испытывала какое-то необычное напряжение.

Пролетев еще километра два вслепую, Кулешов снизился и повел отряд летчиков над лесом. Вот он качнул свой самолет – это означало «Внимание!», – потом качнул еще дважды и круто повернул налево.

Вера развернулась и оказалась справа от Урванцева. Внизу, впереди себя, она увидела что-то вроде просеки. Но это была не просека, а забитая танками, артиллерией и пехотой дорога. Здесь они должны атаковать врага. Вверху слева блеснул разрыв, потом второй. Верино сердце застучало гулко и часто, нервы напряглись до предела.

Вера последовала за Урванцевым вправо, на ось дороги. Оказавшись над танками, она рванула рукоятку сбрасывателя бомб и почувствовала, как подпрыгнул, освободившись от груза, самолет. Внизу один за другим гулко загрохотали разрывы.

Уходя от зенитного огня, Вера круто развернула самолет налево и, навалившись на борт, посмотрела вниз, туда, где еще взрывались и пылали танки, выбрасывая вверх черный, густой дым.

На аэродроме девушки бежали за Вериным самолетом до самой заправочной площадки. На бегу они ее о чем-то спрашивали, что-то кричали. Всем хотелось знать, как она себя чувствует, что испытала, как вел себя самолет. И когда, вырулив самолет на стоянку, промокшая насквозь, Вера спрыгнула на землю, девушки подхватили ее под руки и повели в палатку.

В палатке сидела Тамара и сушила перед печуркой ноги. Увидев Веру, она вскочила и, как была босая, бросилась ей навстречу, обняла и расцеловала.

Валя и Гаша стащили с Веры сапоги и комбинезон.

– Грейся, сушись, Верушка!.. – говорила Тамара. – Ведь скоро снова лететь.

Вере сунули в руки кружку с горячим чаем и ломоть хлеба с салом.

Сквозь трескотню самолетов с аэродрома донесся крик: «Сергеева, Борщева!»

– Ну, девчата, нам пора, – сказала Валя.

Схватив планшет, она кивнула Гаше:

– Идем скорей!.. – и выбежала из палатки.

Гаша пожала подругам руки, улыбнулась и бросилась за Валей.

– Ни пуха ни пера! – крикнула им вдогонку Вера.

Было слышно, как шлепает грязь под их ногами, как удаляются их шаги, как, взяв старт, еще сильнее застрекотали самолеты.

Наконец все стихло.

Девушки переглянулись.

– Подполковник снова полетел, – сказала Вера.

– Говорят, у него погибла семья.

– Я тоже слышала об этом…

В соседней палатке внезапно грохнул хохот.

– Чего они ржут? – удивилась Вера: таким неуместным казался сейчас этот хохот.

– Пусть себе ржут на здоровье! – сказала Тамара, болтая босыми ногами перед раскрытой дверцей печурки.

Когда хохот наконец стих, до них донесся голос Урванцева. Костя рассказывал о своем полете, изрядно прибавляя к тому, что было на самом деле.

– Смотри, как врет! – возмутилась Вера.

– Не обращай внимания!.. – отозвалась Тамара. – За то, что сегодня сделали, ему можно простить. Вот мы с тобой на радостях слезу пустили, а он веселится и других веселит. Он уже там был, и ему не так страшно во второй раз лететь. А они не были и, конечно, боятся. Костя старается поднять их настроение и этим невольно, может быть, сам того не зная, вселяет в них бесстрашие, а это, Верушка, для них сейчас необходимо. Ты заметила, как грустно посмотрела на нас Гаша, уходя? Если бы мы с тобой шутили, как Костя, она, может быть, пошла бы на старт веселее…

– Не знаю, может быть, ты и права… – Вера хотела еще что-то добавить, но услышала гул подлетающих самолетов. – Возвращаются?

Рокот самолетов становился все слышнее. Тамара поднялась:

– Это, наверное, Рыжов летит… Одевайся, Верушка. Пора и нам.

Во время второго вылета звено вел Урванцев. Вера была замыкающей, она летела позади Тамары. По-прежнему моросил мелкий дождь, и промозглый ветер пробирал до костей. Справа туман сгущался, надвигались сумерки.

Так же, как раньше Кулешов, Урванцев вывел звено на дорогу, в самое столпотворение, туда, где под их самолетами суетились, пробиваясь вперед по обочинам, большие группы солдат, где тракторы стягивали с дороги дымящиеся, обгорелые танки, а из лесу на дорогу выползали новые танки и направлялись к передовой.

«Вот бы их здесь и пригвоздить!..» – подумала Вера и, несмотря на огонь вражеских зениток, повела свой У-2 прямо на колонну танков.

Сосредоточив все свое внимание на этой цели, Вера не заметила, как самолет Тамары качнулся от разрыва снаряда и, отвалив налево, скрылся за пеленой дождя. Она не видела также, как сбросив свои бомбы прямо на цель, Урванцев петлял среди разрывов.

Вера потянулась к рукоятке сбрасывателя, но вдруг ей обожгло левую руку, судорога пробежала по телу, и, не отдавая себе отчета, она потянула рычаг управления к себе. Самолет вздрогнул, рванулся вверх и потом как будто сам круто отвалил вправо.

Боль в руке нарастала. Вера чувствовала, как под рукавом ползет теплая струйка крови. Стараясь не думать об этом, она поглядела вниз. Дороги уже не было видно, только лес простирался внизу. Справа, за стеклянной завесой дождя, словно далекая тень от ее самолета, тем же курсом летел другой У-2.

«Кто это?» – подумала Вера. И тут вспомнила, что сбросила не все бомбы. Чувство стыда и досады охватило ее.

Несмотря на то, что кровь уже ползла под перчаткой и текла по пальцам, она повернула свой самолет назад к дороге, туда, где больше всего было фашистских войск и танков. Ее бомбы угодили в самую гущу врагов…